— Меня это устраивает. — И это правда. Я готов на все, лишь бы заполучить Джозефин. Может быть, я и вляпался по уши, но я в порядке. Я утону в ней, и это будет самая сладкая смерть, о которой только можно мечтать.

Я выхожу из бара и успеваю заметить, как она садится в машину Бутча. Я знаю, что они просто друзья, но, черт возьми, это больно — видеть, как он заботится о ней. Ей было больно, и она позвала Бутча. А это должен был быть я. Но я облажался. Я хочу быть мужчиной, к которому она бежит, когда ей нужно на кого-то опереться. Я почти заполучил ее доверие, чтобы увидеть, как все улетучилось, словно дым.

— Блядь! — кричу я на пустой парковке, а затем направляюсь к своей патрульной машине. Не задумываясь, я включаю мигалки и сирену, и следую за ними.

Бутч останавливается на обочине, и я следую его примеру, выключая сирену, но оставляя мигалку включенной. Бутч открывает дверь, возможно, чтобы поспорить со мной, но я говорю тем же тоном, который использовал на головорезах на улицах Чикаго, когда работал патрульным:

— Руки на руль и не двигай даже чертовым пальцем.

Довольно низко использовать служебное положение в личных целях, но я как-нибудь переживу это. Я готов сделать что угодно, лишь бы заполучить мою милую Джозефин — даже спустить в канализацию дело, над которым работал год. Я найду другой способ.

Я подхожу к пассажирской стороне и открываю дверь. Наклонившись, отстегиваю ее ремень безопасности и вытаскиваю из машины, перекидывая через плечо. Джозефин немного сопротивляется, но она такая маленькая, что ее легко усмирить.

Бутч выскакивает из машины. По нерешительному взгляду на его лице я могу сказать, что он обдумывает свои следующие слова. Возможно, он захочет врезать мне, но я все еще шериф.

— Ты заставил ее плакать. Я никогда раньше не видел, чтобы она плакала, Лоу.

Его слова подобны камням, падающим в воду. Они приносят боль — разрывают мое тело, достигая души. Я сделал то, что пытался предотвратить, и теперь выкладываю карты на стол.

— Я собираюсь исправить это, — говорю я ему, выражая этими словами все свои эмоции. Джозефин точно не поблагодарит меня, если я ударю ее лучшего друга на обочине шоссе, потому что не хочу, чтобы она ехала с ним. Только через мой гребаный труп.

— Я, блядь, не шучу с тобой, Лоу. Исправь это, или мы с Пейном так сильно надерем тебе задницу…

— Бутч! Какого хера? Ты просто позволишь этому лживому изменяющему ублюдку забрать меня? — Джозефин снова начинает пинаться ногами, но я шлепаю ее по заднице. Я пытаюсь успокоить ее, пока она не соскочила с моего плеча и не упала на асфальт.

— Позвони мне утром, Джо.

Бутч возвращается в свою машину и уезжает, но Джозефин все еще кричит, пока не понимает, что его нет.

Я иду к пассажирской стороне патрульной машины и опускаю Джозефин на ноги, сажая в салон. Она вырывается, пытаясь выбраться. Бьет меня в грудь, а по лицу текут слезы. Каждый ее словестный удар — прямое попадание в мое сердце.

— Я, черт возьми, любила тебя! Но была для тебя просто грязным секретом. Недостаточно хороша, чтобы появиться со мной на публике. Недостаточно хороша, чтобы встретиться с твоими родителями.

Когда силы бороться, наконец, покидают ее тело, выпустив все, что она сдерживала, она обмякает в машине.

Я опускаюсь перед ней на колени, глядя вверх на нее, и обхватываю ладонями ее узкие бедра, когда она смотрит на меня. В лунном свете ее большие зеленые глаза кажутся еще ярче, чем обычно, и мое сердце болит в два раза сильнее.

— Ты права насчет моих грязных секретов. — Она начинает отталкивать мои руки от своих бедер, но я просто крепче держу ее. — Это мои секреты, которые я пытался скрыть от тебя. Я не хотел, что они касались тебя. Не хотел, чтобы они были рядом с тобой.

— Я не верю тебе. — Произносит она, но ее глаза наполняются надеждой. Джозефин упирается руками в мои плечи, и я благодарен, что она не пытается оттолкнуть меня.

— Я ненавижу своего отца и не могу находиться в одной комнате с мачехой.

Это из-за того, что женщина в течение многих лет пыталась залезть ко мне в штаны, от чего мне хочется блевать, но я не говорю этого Джозефин, не хочу, чтобы моя девочка ревновала. Ревность съедает меня, когда дело доходит до нее. Черт, на прошлой неделе я ревновал к чертовой соломинке в ее напитке, и я не хочу, чтобы она испытывала эти чувства. Я хочу, чтобы Джозефин не задавалась вопросом о том, кто она для меня или что я когда-нибудь буду проводить время с другой женщиной, потому что я не сделаю этого. Черт, я годами даже не замечал женщин. Я все вкладывал в свою работу. До нее. Она перевернула мой мир.

— Может, это и правда, Лоу, но я видела тебя с другой женщиной. Ты держал ее за руку.

— Она работает в ФБР. — Сжав пальцами мои плечи, она ждет, что я продолжу. — Я строил против моего отца дело, и она его часть. Около года назад он попросил меня вернуться в Спрингфилд и стать шерифом. Сначала я отказался, но он продолжал настаивать. Тогда ко мне обратились из ФБР, заявив, что вокруг моего отца творятся нечистые дела. Мне это ни капли не понравилось. Я просто хотел не ввязываться в это, но услышал, как он говорил о моей сестре. О том, чтобы заставить ее вернуться сюда, и я знал, что у него были планы загнать ее под каблук. Мы никогда не были близки, но я не мог позволить ему сделать это.

— Я пошел сегодня на свидание в качестве приманки. Сходить поужинать, а потом к моему отцу выпить. Я отвлекал бы старого доброго папочку и мачеху, пока Дебра, моя подставная девушка, — я подчеркиваю «подставная», чтобы Джозефин поняла, — могла пошпионить. Но все вылетело в трубу, когда ты не отвечала на мои сообщения, — рассказываю я, хотя мне все равно, что план провалился. Я найду другой способ. Джозефин — мой приоритет номер один. Не те махинации, что проворачивал мой отец, чтобы подняться в жизни.

— Я провалила твое дело?

— К черту дело, — рычу я, потому что сейчас это не проблема. — Джозефин, моя сладкая Джозефин. Подумай о том, как я поклонялся твоему телу. Каждую ночь занимался с тобой любовью. Ты — все для меня. В этом мире ничто другое не имеет для меня значения, если у меня нет тебя.

— Лоу.

Ее глаза снова наполняются слезами, но могу сказать, что достучался до нее. Ее красивое лицо смягчилось. На нем то же самое выражение, которым она смотрит на меня, когда я говорю ей, какая она сладкая, а она отвечает, что в ней нет ничего сладкого, но это полная чушь. Она чистая сладость. Сладость, которую получаю только я.

— Ты сказала правду? — спрашиваю я.

Она непонимающе смотрит на меня.

— Что?

— Когда сказала, что любила меня. Ты сказала правду? Ты все еще любишь меня? — Ее слова будто пронзили меня, когда она в гневе обронила их. Я хочу, чтобы это было правдой. Нуждаюсь в этом. Мы никогда не говорили эти слова друг другу, потому что я не хотел давить. Я уже и так сильно подтолкнул ее, что не хотел добавлять. И, честно говоря, я хотел, чтобы она сказала первой. Я столько всего сделал, чтобы заполучить ее, и теперь хочу, чтобы она сделала шаг навстречу.

Джозефин опускается на колени передо мной, но я хватаю ее под руки и встаю. Она обвивает ногами мою талию, а руками шею, зарываясь пальцами в волосы на затылке.

— Ты никогда не должна опускаться на колени.

Она игнорирует мои слова.

— Прости, я погорячилась. Я просто… ты просто… — она с трудом сглатывает, и я задерживаю дыхание, задаваясь вопросом, скажет ли она эти слова снова, — слишком идеальный, чтобы быть правдой. Я никогда не ощущала подобного раньше, но я должна была знать, что чувствую, когда ты прикасаешься ко мне — ты любишь меня, и я люблю тебя.

Я глубоко целую Джозефин, проталкиваясь языком в ее рот, нуждаясь сейчас в ее вкусе больше, чем в воздухе. Я так чертовски боялся, что она никогда не позволит мне этого снова. Ощущая ее сладость на своем языке, я крепче сжимаю ее тело. Прижимаю к машине, но быстро отступаю, вспоминая, что мы все еще на обочине дороги, и я не хочу, чтобы кто-нибудь видел эту страсть на ее лице. Это все мое, и я ни каплей не поделюсь.